Профессор Мережковский – гений и доносчик.

К. С. Мережковский покончил с собою в гостиничном номере «Hotel des Families» в Женеве оставив записку «Слишком стар, чтобы работать и слишком болен, чтобы жить».
Изображение: Константин Мережковский, 1900 год

Здание консерватории было построено как «дом Казанского дворянства». Проектировал его в 1912 году архитектор Константин Савинович Олешкевич, уже спроектировавший к тому времени Шамовскую больницу, дом Киселева на Новокомиссариатской, дом Дружининой в Кошачьем переулке. Кооперативное строительство не было новостью в России (вспомним хотя бы Бассейное кооперативное товарищество в Питере), но в Казани это был первый кооперативный дом. Будущие владельцы квартир заранее их оплачивали и с интересом следили за ходом стройки. Был среди них и университетский профессор, биолог, брат известного писателя К.С.Мережковский. От прочих членов дворянского ЖСК, профессор отличался тем, что требовал от строителей заложить в его квартире вентиляционные ходы. Зачем ему понадобилась повышенная изоляция квартиры? Чуть ниже читателю все станет ясно.

В июле 1855 года в Варшаве в семье коллежского асессора Сергея Мережковского родился сын. Крестили его именем Константин.

Константин Мережковский — гений, доносчик и педофил

«В два часа 9 января 1921 года, портье женевской гостиницы Familles на рю де Лозанн, проходя по коридору, увидел записку, которая была просунута под дверь комнаты, где жил профессор из России. В этом послании, адресованном директору отеля, были такие строки: Не входите в мою комнату, ее воздух отравлен. Входить в нее опасно в течение нескольких часов». Письмо было предано комиссару полиции Виберу, который тотчас же начал действовать. Он вызвал с постоянного поста расчет пожарных, которые установили приставную лестницу Магируса на рю де Лозанн, где скопилось множество зевак позади ограждения, выставленного жандармами. Один из пожарных взобрался по лестнице на высоту четвертого этажа и ударом багра выбил окно комнаты, которую занимал русский ученый. Через час, полагая, что воздух уже очистился, комиссар полиции, которого сопровождал врач, отдал приказ взломать дверь комнаты. Ядовитые газы распространились по коридору, из-за чего присутствовавшие чуть было не потеряли сознание и на время должны были поместиться в укрытие. И только пожарному, на котором был шлем скафандра, удалось войти в комнату и разобрать аппарат, сконструированный ученым«, — это выдержка из русского перевода анонимной заметки, помещенной в швейцарской газете La Suisse за 11 января 1921 года. Ученый не был террористом и не собирался травить постояльцев гостиницы. Аппарат был сконструирован им, чтобы уйти на тот свет самому.

«В комнате № 58, которую он занимал в гостинице и в которой охотно проводил долгие часы за работой, он приготовил особую смесь своего изобретения, в которую входили хлороформ и различные кислоты. Эту смесь он вылил в металлический сосуд, укрепленный на стене над изголовьем своей кровати. Он приспособил к этому сосуду трубку, другой конец которой входил в маску, обмотанную железной проволокой. Сделав эти приготовления, он тщательно заделал все щели в комнате, лег на кровать и накрепко привязал себя тремя холщовыми ремнями. Ремень, который проходил по его ногам и животу, был прочно прикреплен к балке кровати. Кроме того, он привязал к изголовью кровати свою правую руку. После чего левой рукой, которая оставалась свободной, открыл кран сосуда, содержащего удушающую смесь. У него еще оставалось время просунуть левую руку под ремень и ожидать смерть», — эти подробности взяты из той же заметки.

Продолжим цитирование. «В 4 часа с четвертью, несмотря на опасность, которая все еще существовала, комиссар Вибер снял маску с лица покойного и перерезал связывавшие его ремни. Комиссар полиции изъял письма, адресованные нескольким профессорам университета, а также длинную формулу на латыни, прикрепленную булавками к одной из веревок. В письме, адресованном г-ну Виберу, Константин Мережковский сообщал, что не имея больше ничего, ибо слишком стар, чтобы работать, и слишком беден, чтобы жить, решился на самоубийство». Итак, теперь мы знаем, кто этот мертвец. Это был Константин Сергеевич Мережковский. Зоолог, антрополог, ботаник, альголог и лихенолог, исследователь диатомовых водорослей и лишайников. Один из основоположников теории симбиогенеза. Написал ряд пионерских работ по симбиогенезу, насыщенных поистине гениальными прозрениями. Указал на эволюционное значение неотении и олигомеризации органов. Был активен и как литератор. Утопия «Рай земной», увидевшая свет в берлине в 1903 году сразу на русском и немецком языках, не имеет в русской литературе аналогов; ему же принадлежит неопубликованная поэма «Слеза Брамы» — пример квазихудожественного восприятия идей древней индийской философии. Итоговый философский труд К.С.Мережковского на французском языке «Схема новой философии Вселенной» (1919) был опубликован менее чем наполовину, оставшаяся часть его таки осталась лежать в отделе рукописей Женевской публичной библиотеки. Между тем сам Константин Сергеевич видел себя как автора этого труда в одном ряду с Коперником.

И этот же человек был самым живописным и колоритным русским извращенцем XIX — XX веков, самой яркой и цельной личностью Серебряного века, «русским маркизом де Садом», как его с полным основанием именовали шокированные современники. Другой яркой чертой этого человека был его патологический антисемитизм.

Его жизнь неразрывно связана с Казанью. Здесь он достиг вершины своей карьеры — должности ординарного профессора по кафедре ботаники Казанского университета. Здесь же открылась и другая сторона его жизни — жизни садиста и педофила, насиловавшего девочек в возрасте от трех до четырнадцати лет, сотрудничавшего с Охранным отделением и писавшем доносы на коллег-профессоров.

В своем пороке профессор был не одинок. В апреле «Голос Москвы» писал: «Раскрыта целая шайка совратителей малолетних девочек Нити к раскрытию этой шайки, ютившейся в лучшей гостинице города — „Франции“, дало дело проф. К.С.Мережковского». Газета недвусмысленно намекала на то, что в деле могут быть замешаны член городской управы К.Л.Осипов (хозяин гостиницы) и бывший городской голова С.А.Бекетов.

Казанской сенсации — почти век

Волшебная феерия
«НА УГОЛОВНОЙ ГРАНИ»
Часть первая: «КАЛЕРИЯ, СИРОТКА ИЗ КАЗАНИ».
Вторая часть:
«НЕВИННАЯ,
иль
ЖЕРТВА ГНУСНОЙ СТРАСТИ».
Часть третья (очень длинная):
«ДИТЯ В ЗВЕРИНОЙ ПАСТИ»
В четвертой части:
«ГАДИНА
В МЕЧТАХ О ДЕТСКОМ ТЕЛЕ».
И в пятой:
«ЧЕСТЬ УКРАДЕНА,
или
СКАНДАЛ В ОТЕЛЕ».
Шестая часть (является впервые на подмостки):
«ПРОФЕССОР ЗАБАВЛЯЕТСЯ,
иль
БЕДНЫЕ ПОДРОСТКИ».
Седьмая часть (скандальная):
«В БЕДУ ПОПАЛ С ДЕВИЦЕЙ».
И часть пока финальная:
«ПРОФЕССОР ЗА ГРАНИЦЕЙ».

Этот рифмованный и стилизованный под театральную афишу текст под заглавием «Кинематограф в жизни» 8 апреля 1914 года появился в «Московской газете».

А началось все с заметки «Казанский маркиз де Сад». Она появилась в петербургском «Дне» 26 марта того же года и была подписана псевдонимом Казанец. В ней сообщалось, что «14 мая в конторе петербургского нотариуса Катеринича был заключен договор между петербургской жительницей Екатериной К. и профессором Казанского университета К.С.Мережковским о передаче г-жой К. своей дочери Калерии г.Мережковскому на воспитание. Калерии тогда было 6 лет. Девочка была очень миловидна, но, выросшая в обстановке крайней нужды, производила впечатление ребенка болезненного и малоразвитого. <...> Согласно условию, девочка Калерия должна была воспитываться у профессора в течение 15 лет, т.е. до совершеннолетия. В течение этого времени ни мать, ни кто-либо из ее родственников не имеют права требовать свидания с Калерией либо ее возвращения от профессора, а также и непосредственно переписываться с нею. <...> Г.Мережковский обязался воспитать ребенка, наблюдать за ее здоровьем и подготовить ее к какой-нибудь интеллигентной профессии <...>».

Стороны подписали договор, поверенный профессора увез Калерию в Казань, и через несколько дней г-жа К. получила письмо от Мережковского, в котором он писал, что Калерия добралась благополучно и очень ему понравилась, и что скоро она начнет заниматься с учительницей. Шли годы. Мережковский сообщал матери Калерии о ее здоровье и в течение первых трех лет присылал фотографии девочки. «Калерия по карточкам имела очень хороший вид и была одета в роскошные наряды», — писала газета.

В 1911 году Мережковский вместе с Калерией выезжал за границу на год. Матери он писал, что Калерия будет совершенствоваться в языках. А однажды, в ответ на просьбу матери Калерии прислать свою фотографию, чтобы она могла увидеть своего благодетеля, Мережковский послал ей свой фотопортрет. Г-жа К. с удивлением и тревогой увидела, что Мережковский и поверенный — это одно лицо!

А в конце февраля 1914 года К. получила из Казани письмо от Г., которая писала об истязаниях, которым Мережковский подвергает Калерию. «Г-жа Г. Сообщила, что Калерия едва-едва грамотная. Так как профессор ее ничему не учил и, как только привез ее в Казань, стал с ней жить» — это снова цитата из заметки в «Дне».. Получив письмо, мать Калерии вместе со своей сестрой и племянницей немедленно выехали в Казань.

История с профессором в мгновение ока стала всероссийской сенсацией. Газеты пестрели заголовками: «Профессор-насильник» («Утро России), «Новый Дюлу» («Южный край»), «Профессор-растлитель» («Киевская мысль»), «Профессор-садист» («Петербургский курьер») — это лишь небольшая часть репертуара газетных заголовков.

Но самые пространные публикации, касающиеся скандала с участием знаменитого биолога, появились, разумеется, в казанской прессе. «Камско-Волжская речь напоминала, что «Первый смутный слух о неблаговидных поступках профессора Мережковского появился полтора-два года тому назад. Мережковского обвиняли в растлении малолетних девочек, в половом извращении на почве садизма. Говорили, что профессор заманивает к себе на квартиру девочек, кормит их сластями. Также определенно указывали, что на квартире Мережковского находится девочка, которую профессор истязает и содержит исключительно для удовлетворения своей половой страсти». Здесь же газета рассказывает, что раскрыть преступление профессора пытались сначала и.д. пристава 1-й полицейской части и другие «чины полиции», но попытки не увенчались успехом. Негласное дознание о проф. Мережковском вел по своей инициативе и начальник Казанского сыскного отделения Н.И. Савинский, но чем это дознание закончилось, читатели «Камско-Волжской речи» так и не узнали. Зато узнали о том, как правда вылезла наружу. Виной всему стала экономка профессора Грюнберг, кое-что замечавшая и раньше, но не решавшаяся вынести сор из избы до того момента, как стала свидетельницей посягательства извращенца на свою двухлетнюю дочь.

Профессор Мережковский — чемпион доносительства

Итак, мы уже многое знаем о Константине Сергеевиче Мережковском — выдающемся биологе, сочинителе социальных утопий и растлителе малолетних девочек. Нам остается познакомиться с политическими пристрастиями нашего героя.

Вопреки расхожим представлениям, черносотенство не было уделом преимущественно лавочников и люмпенов. Черносотенную практику породила охранительная идеология, и на российском фоне Казань не только выглядела, но и на самом деле была одним из идеологических центров черносотенства и тесно связанного с ним антисемитизма. Именно в нашем городе издавались ярко-черносотенные газеты «Русь православная и самодержавная» и «Сошники» (ударение здесь падает на «о», сошник — пахарь). Третья же черносотенная газета так прямо и называлась — «Черносотенец». Но всех трех вышеперечисленных газет, выходивших, надо признать, довольно нерегулярно, стоил «Казанский телеграф», издававшийся бывшим административно-ссыльным Н.А. Ильяшенко. Откровенно и прикровенно черносотенной была и значительная часть казанской профессуры — достаточно вспомнить профессоров Залеского и Засецкого, черносотенные взгляды были свойственны и некоторым казанским адвокатам.

«Мережковскому удалось одновременно образовать в Казани три группы правых организаций. На все эти организации требовались денежные средства, которых не было ни у К.С.Мережковского, ни к его единомышленников. С целью добыть искомые средства проф. Мережковский совершил в начале 1906 года свою первую „служебную“ поездку в Петербург. Результаты этой поездки оказались в денежном отношении блестящими. К.С.Мережковский возвратился в Казань и начал щедро раздавать деньги своим партийным организациям. В частности, „Казанскому телеграфу“ была назначена ежегодная субсидия в несколько десятков тысяч рублей. После этого К.С.Мережковский занялся изысканием средств для вооружения своих черносотенных отрядов. Благодаря его настояниям, в Казань был отправлен транспорт оружия и, кроме того, отпущено значительное количество револьверов системы „Лефоше“ — из того запаса, который образовался после перевооружения казанской полиции револьверами другой системы... За два года своей деятельности К.С. Мережковский очень часто наезжал в Петербург и каждый раз возвращался оттуда в Казань с большими денежными средствами для своих организаций», — писала о нем газета «Русское слово» в апреле 1914-го.

Наклонность к доносительству у Мережковского обрела силу страсти. «В 1907 году в министерство поступает сводная характеристика профессоров Казанского университета, принадлежащая перу Мережковского и его друзей. Эта сводная характеристика сплошь состояла из доносов <...>. Благодаря его характеристике не был утвержден профессор Берг <...>. Почти такое же значение имела характеристика Мережковского и для профессоров Фирсова и Зейлигера. Мережковский посылает также донос на ректора университета Александрова, ныне епископа Анастасия, ректора Петербургской духовной академии. В доносе сообщалось, что Александров принадлежит чуть ли не к крайним революционным организациям», — а это уже цитата из «Русских ведомостей».

Надо сказать, что политические единомышленники попавшего в переплет профессора, за редким исключением, не отвернулись от него. Вот что сообщал «Петербургский курьер»: «Правые организации во главе с правой профессурой имели намерение подать петицию о прекращении дела, но им определенно ответили, что о петиции не может быть и речи при наличности тех документальных данных, которые обнаружились при самом возникновении дела».

Ректор Петербургской духовной академии епископ Афанасий (бывший ректор Казанского университета Александров) так отозвался в той же газете о Мережковском: «Этот человек был способен на какое угодно преступление, лишь бы отомстить не угодившим ему в политическом отношении. На всех профессоров вечно сыпались доносы... Мне досконально известно, что профессор Мережковский имел огромное влияние в Министерстве народного просвещения, и многие профессора не утверждались благодаря его аттестациям-доносам: в одних он видел революционеров, в других — защитников евреев, в третьих — своих личных врагов и т.д.... Человек он был очень злой и ко всем относился с подозрением. В своих письмах к различным лицам он жаловался на неверность своих друзей. Все ожидали, что Мережковский, в конце концов, должен кончить плохо». Мережковский попытался было найти защиту в Министерстве внутренних дел, но надеждам не суждено было оправдаться. «У нас имеются точные сведения, что в расцвете своей правой деятельности профессор Мережковский состоял на службе в Охранном отделении, и что если он благодаря этому возлагал надежды на помощь со стороны Министерства внутренних дел, то он жестоко ошибся. Нынешние деятели министерства никаких сношений с Мережковским не имели, и политика их в предстоящем деле, как мне доподлинно известно из первоисточника, будет совершенно беспристрастна. Если предстоящие на суде разоблачения Мережковского и представляют опасность для кого-нибудь из бывших представителей министерства, то пускай они и отвечают...», заявил, отвечая на вопросы «Русского слова» один из руководителей Совета объединенного дворянства.

«Какая странная опала, когда в опале негодяй» — только и остается повторить слова поэта и сказать спасибо Михаилу Золотоносову за его блестящую работу «Братья Мережковские. Отщеpenis Серебряного века»: сожаление о том, что Михаил Нафтальевич опередил меня в своих исследованиях с лихвой искупается удовольствием от чтения его книги, по материалам которой в основном и был составлен очерк о К.С.Мережковском. Что же касается требования заложить вентиляционные ходы, то объяснялось это стремлением профессора заглушить детские крики во время своих порочных утех — зная о нем многое, мы можем согласиться с газетчиками начала века.

http://www.livejournal.com/magazine/1196425.html